Особенности национального тоталитаризма в Древнерусский период

«Фу-фу, русским духом пахнет» - именно так, как мы знаем, говорила сказочная Баба Яга. Нынешние русофобы от неё не отстают. Исправно поливая грязью всё то, в чём они чувствуют «русский дух», они никогда не забывали и про русские былины. Помню, ещё со времён «перестройки» появилась мода противопоставлять новгородский эпос киевскому. С неизменной тоской о «Новгороде, который мы потеряли»: мол, если и были на Руси свободные люди, так только в Древнем Новгороде, где была "настоящая демократия". А вот богатыри киевского цикла только и знают, что прислуживать тоталитарным властям в лице князя Владимира - оттуда-то и началось извечное русское рабство. Потом именно киевские богатыри стали мишенью, на которой тренировали своё тощее остроумие авторы многочисленных «новых мультиков». Всмотритесь в дегенеративных "алёшей поповичей" и "добрынь никитичей". По замыслу создателей нынешних шедевров анимации,  вот такими туповатыми дуболомами и должны дети запомнить героев нашего эпоса.

А когда Вы, дорогой читатель, сами последний раз брали в руки томик Былин? Вот и давайте проделаем это вместе, задавшись вполне определённой целью: лучше понять те «матрицы» взаимоотношений русского человека с властью, которые создавались древнерусским эпосом. Думаю, полезно было бы этот особенный русский мир с чем-нибудь другим сравнивать. Предлагаю использовать для сравнения знаменитую «Песнь о Роланде» как образец западноевропейского эпоса.

В самом деле, и Роланд – идеальный рыцарь европейского средневековья, и Илья Муромец – образцовый защитник родной земли, появились в одну эпоху. Оба – вассалы тогдашних правителей, потомственный профессиональный воин-аристократ Роланд служит своему дяде - королю Карлу Великому, а Илья крестьянский сын - князю Владимиру. В обоих случаях перед нами картина классических раннефеодальных отношений. На этой стадии, когда государство формируется, укрепляется и расширяется.

Роланд покоряет своим мечом, «светлым Дюрандалем», целый ряд сопредельных стран и народов. Илья Муромец и его дружина, «братьица крестовые», разъезжаются в разные стороны «корить языки неверные». Так появляется военная аристократия, складывается национальный кодекс воинской чести и монархическое сознание.  Роланд становится графом, т.е. получает земельный лен на службе у Карла, князь Владимир жалует своим богатырям за службу « сёла с приселками, города с пригородками» - "на кормление". Интересно, почему в типичных героях свободолюбивой демократической Европы ходят потомственные аристократы (всё определяет "кровь"), а у "русских рабов" - в воинской элите сплошь воины с прозвищами, однозначно говорящими об их происхождении - Микулы Селяниновичи, Никиты Кожемяки, Иваны-Крестьянские сыны, в лучшем случае Алёши Поповичи?

Фрагмент картины Васнецова

При самом беглом прочтении Былин бросается в глаза то, насколько Владимир-князь далёк от совершенства в глазах своих богатырей. От свиста Соловья-Разбойника он прячется под шубу, безропотно сносит издевательства то Идолища, то Тугарина-Змея. Вместо государственных дел время проводит в пирах. Своего главного защитника и опору – Илью Муромца, может неблагодарно забыть, а то и вовсе в погреба на три года засадить. Туда же, в подвал, за неосторожное слово на княжьем пиру попадает и богатырь Ставр Годинович. Большой сообразительностью Красно Солнышко также не отличается и жена Ставра, Василиса Микулична легко дурачит князя. Зато когда подданные всем миром жалуются Владимиру на бесчинства Чурилы Пленковича, расчетливый князь вместо того, чтобы наказать нарушителя, приглашает богатого «нахвальщика» на почётную службу в свой терем. Разумеется, в реальности всё могло обстоять совершенно иначе, но так князя и власть воспринимают рассказчики дошедших до нас былин, то есть народ.

Для богатырей Владимир подобен беспомощному и капризному ребёнку, которого надо постоянно от чего-то спасать. Защищая Веру и Отечество, приходится заодно и князя вызволять. Не с тех ли пор у русских вошло в привычку снисходительно-лояльное отношение даже и к несовершенному государству и князю (царю, генсеку, президенту и пр.)? В мирное время можно рассказывать анекдоты про правителей, но случись что…

Как всё это не похоже на выспренне-восторженное отношение к вождю и его презентация в европейском эпосе:

«… Поставлен золотой чеканный трон.
      Карл, Франции король, сидит на нём.
      Седоволос он и седобород,
      Прекрасен станом, величав лицом.
      Издалека узнать его легко.» 

Воплощённым совершенством предстаёт перед слушателем Песни Карл. И в дальнейшем его имя упоминается только с эпитетами «великий», «могучий» и «седобородый». Трепещущие перед ним враги с благоговением говорят, что «ему за двести лет». И вообще, «Слов в языке людском достойных нет, // Чтобы воздать ему хвалу и честь.» Этому позавидовали бы самые изощрённые придворные льстецы восточных деспотий. Такими славословиями владык  и формировалась, очевидно, самая древняя в мире демократическая традиция свободолюбивой Европы.

Скульптура Роланда собор Шарте, Франция 13 век.

Не удивительно, что все помыслы рыцаря обращены к его господину. Даже в пылу сражения он не забывает о подобающих комментариях: «Такой лихой удар оценит Карл».  А умирая, рыцарь последние силы тратит вот на что:

«Свой меч и рог кладёт себе на грудь.
  К Испании лицо он повернул,
  Чтоб было видно Карлу-королю,
  Когда он с войском снова будет тут,
  Что граф погиб, но победил в бою.»

Иными словами, Роланд придаёт своему телу такое положение, чтобы и после смерти заслужить похвалу своего повелителя. Где уж тут помнить о Родине и подобных мелочах?

Да уж, невозможно представить себе «старого казака Илью Муромца» или Добрыню Никитича, которые согласились бы последние минуты жизни потратить на подобные пустяки для демонстрации собачьей преданности хозяину.

Очень сложно и отношение русских богатырей к символам Родины и веры. Илья Муромец призывает своих братьев-богатырей «постоять за славный стольний Киев-град, и за церквы ты за божие». Но будучи оскорблён князем Владимиром, он ведёт себя совсем иначе:

«…А стрелил-то он тут по божьим церквам,
     А по тым стрелил по чудным крестам,
     А по тым маковкам да золоченыим.
     Да пали тут тыи маковки,
     Да пали тут, отпали на сыру землю,
     Да сам он закричал тут во всю голову:
     « Да ай же вы были голи мои,
     А голи мои вы кабацкие,
     А доброхоты-то вы ещё царские!
     А собирайтесь-ко вы да сюда-то вси,
     А обирайте маковки вси золоченые,
     А пойдёмте-ко вы да со мной ещё
     А в тот-то на тот да на царёв кабак,
     Как станем нунь пить да зелена вина…»»

Таковы особенности русского монархического сознания: власть правителя освящена символами  - креста, красного знамени… От имени которых ему эта власть и вручается. Недостойное поведение монарха приводит к неизбежной девальвации символов. Тогда становится возможным обдирать и пропивать золото с церковных куполов, а советский «Буран» использовать под пивную. «Голи кабацкие» во все времена наживались, когда князья себя компрометировали. К сожалению, вариант, при котором князья позорятся нарочно, по предварительному сговору с «голями», дабы совместно одурачить Илью Муромца и «на паях» ободрать купола своих же церквей – увы! – не рассматривался авторами «Былин».

Вообще мотив обиды богатыря на власть (неблагодарную, оскорбляющую его недоверием, безвинно карающую  и т.д.) повторяется в былинах очень часто. Совершенно очевидно, что это – одна из важных опорных точек русского сознания. По-моему, очень интересны реакции богатырей на эту ситуацию, рассмотренные именно как «смысловая розетка» - набор возможных ответных поступков в рамках одного и того же традиционного русского мира, единой парадигмы мышления.

Про разрушение святынь мы уже упоминали. В другом повествовании («Илья Муромец и Калин Царь») богатырь, «репрессированный» властью (посаженный на три года в «погреба глубокие»), в момент опасности, нависшей над Родиной, забывает свою обиду и ведёт себя крайне жертвенно. Не только сам едет на почти что безнадёжную для него схватку с «силой несметной», но ещё и поднимает на неё других русских богатырей, которые изначально не хотят воевать за Киев, будучи оскорблены князем Владимиром. Когда Илья попадает в плен к Калину Царю - тот пытается «склонить к сотрудничеству» богатыря, в душе которого ещё жива обида на Родину. Последовавшую реакцию Ильи Муромца все мы с детства помним. Не хотелось бы прибегать к прямым сравнением, но, кажется, что предки наши многое наперёд знали – про грядущие войны ХХ  века. Так помимо ратного подвига Илья совершает нравственный подвиг великодушия и отрешения от своих обид.

Тот же мотив (безвинного заточения в подземелье) разворачивается и в рассказе про богатыря Сухмантия. Но там герой поступает совсем иначе: будучи освобождён, он отвергает княжескую награду и убивает сам себя. То есть отказывает князю в праве распоряжаться своей жизнью и забирает её в собственные руки - чтобы прервать. Это крайнее отпадение от отеческой власти князя усиливается отдалением «пространственным» - Сухмантий не «выдёргивал листочки» из своих ран на глазах у всех, но предварительно «выходил на далече-далече чисто поле». Уход от князя равнозначен уходу с родной земли, а уход с родной земли равнозначен уходу из жизни.

Вот такой набор ответов предлагают Былины русскому человеку, обиженному властью. Разрушение святынь, равное разрушению себя, или – подвиг прощения. Первые два показаны в контексте мирного времени, второй – когда Родина в беде.

Очевидно, что развитое монархическое сознание обязательно должно выработать диалектически сложную систему внутренних барьеров – всевозможных «сдержек и противовесов», которые удержат человека от крайностей, не допустят безумного слепого гнева народа. Оглянемся на собственную историю: русский народ, даже когда его возглавляли любимые и достойные уважения вожди, трепетно относился к той грани, которую нельзя (по нашим представлениям!) переходить в отношениях с государством.

Да, бросались в атаку «За Родину! За Сталина!», но приветствовать друг друга при встрече каким-либо русским аналогом «хайль, фюрер» нашим людям никогда в голову не приходило. А в "свободной Европе" это не вызывает никакого удивления. Или вот: в канадских, например, школах рождественские утренники обязательно начинаются исполнением государственного гимна. А вы можете представить себе Деда Мороза со Снегурочкой, встающими под звуки «Союза нерушимого»? Очень смешно, правда?

На примере «Былин» хорошо видно, насколько русский человек «генетически» способен на  ироническое отношение к своей власти. Тем больше способен, чем нужнее для власти себя ощущает, чем более самоотверженно ей служит. Такой вот русский парадокс.

«А ты гой еси, матушка княгиня Апраксевна!
  Чуть не назвал я тебя сукою,
  Сукою-ту волочайкою» - говорит своей повелительнице Алёша Попович.

«Ай же ты, князь стольнё-киевской!
  А знал-то, послать кого меня позвать
      …
  Кабы то мни да ведь не братец был,
  А никого-то я бы не послухал зде,
  А скоро натянул бы я свой тугой лук,
  Да клал бы я стрелочку каленую,
  Да стрелил бы ти в гридню во столовую,
  А я убил бы тя, князь со княгиною», - вторит ему Илья Муромец, когда они вместе с князем-Владимиром «закусили» нанесенную Илье обиду и стали «пьянёшеньки и веселёшеньки». Что и говорить, "тоталитаризм" на Руси был с самого начала своеобразен!

Илья Муромец на склоне лет (преподобный инок Илия Печёрский) - научная реконструкция конца ХХ в. по мощам Киевской Лавры. Обратите внимание, как он похож на образ с картины Васнецова, написанный в 19 веке.

Очень интересно и эпическое отношение к оружию. Европейские рыцари давали своим мечам звучные имена: Дюрандаль, Морглес, Альтеклер, Альмас… В их рукояти вставлялись святые мощи. Воткнутый в землю меч превращался в Распятие, перед которым преклоняли колени.

А что у русских богатырей? Об оружии говорится с неизменными уменьшительными суффиксами: стрелочки калёные, тетивочки шелковеньки, сабельки булатные… Если в снаряжении используются дорогие материалы – золото или шёлк, то тут же следует оговорка: «не ради красы-басы да молодецкоей, ради крепости богатырскоей». И пояснение, почему было использовано именно золото, а не более дешёвый металл («золотые пряжечки мокнут, да не ржавеют»). Часто великие подвиги совершаются и вовсе не военными предметами – колпаком, «клюкою каличьей». (Правда, за этим следуют внушительные тактико-технические характеристики клюки – была она «в сорок пуд», на страх супостатам земли Русской.) На ум приходит советская традиция, по которой самое грозное оружие именовалось мирными названиями: Катюша, тополь, шмель … Оружие у русских воинов никогда не было инструментом пиара.  Давать своему оружию хвастливые и грозные имена, такие как Дюрандаль или Hellfire (Адский Огонь) на Руси не принято.

К сожалению, так исторически сложилось, что русское и советское часто противопоставляли друг другу. Делали это и по глупости, и по подлому расчёту.

Илья Муромец в советском детском фильме (50-е годы)

Как следствие, советское и русское самоощущения не действовали с должным синергизмом. («Не было бы счастья, да несчастье помогло» - если бы не Война, советское с русским могли бы оказаться весьма далеки друг от друга.) Тем, кто станет отстраивать страну заново, неизбежно предстоит опереться на русское духовное наследие в гораздо большей степени, чем это делали раньше. Хочется верить, что былинные образы, отчищенные от пошлых и стереотипных интерпретаций, займут должное место в будущей «новосоветской» школе. Да и не только там. Словом, в одном строю с богатырями нам ещё постоять придётся.

Илья Муромец на русских иконах. "Не в силе Бог, а в Правде!"

Согласно церковным преданиям, прославившийся бесчисленными подвигами богатырь Илья Муромец на склоне лет стал монахом Феодосиевого монастыря (потом ставшего Киевсоко-Печёрской Лаврой), где вскоре умер от последствий тяжёлого ранения примерно в 1188 году в возрасте около 55 лет. Илья Муромец был официально канонизирован церковью в 1643 г, мощи его до сих пор лежат в Лавре.

А этого микроцефала изготовили для «дорогих россиян» наши дебилизаторы, снимающие «героические блокбастеры».

А чё, конкретный пацан! И верхом на слоне только так рассекает!

Михаил Шатурин

Литература.

[1] Былины. Москва. «Художественная литература» 1986

[2] Песнь о Роланде в переводе Ю. Корнеева. Серия «Библиотека Всемирной Литературы» 1976