На завершающем этапе Великой Отечественной войны, освободив оккупированную немцами и их сателлитами советскую территорию и преследуя отступающего противника, Красная армия перешла государственную границу СССР. С этого момента начался ее победоносный путь по странам Европы – и тем, которые шесть лет томились под фашистской оккупацией, и тем, кто выступал в этой войне союзником III Рейха, и по территории самой гитлеровской Германии. В ходе этого продвижения на Запад и неизбежных разнообразных контактов с местным населением, советские военнослужащие, никогда ранее не бывавшие за пределами собственной страны, получили немало новых, весьма противоречивых впечатлений о представителях других народов и культур, из которых в дальнейшем складывались этнопсихологические стереотипы восприятия ими европейцев. Среди этих впечатлений важнейшее место занимал образ европейских женщин. Упоминания, а то и подробные рассказы о них встречаются в письмах и дневниках, на страницах воспоминаний многих участников войны, где чаще всего чередуются лиричные и циничные оценки и интонации.
Многие стереотипы поведения советского человека (а абсолютное большинство имело опыт общения именно с людьми, выросшими в СССР), которые мы привыкли считать русскими традиционными качествами, на самом деле являются результатом очень упорного и целенеаправленного советского воспитания. В 20-х годах 20 века в деревне жило более 90% населения СССР и воспитание советского человека было, по сути, воспитанием крестьянина. Реальный крестьянин Российской Империи, доставшийся по наследству Советской России очень сильно отличался от сусального образа, который сформировался в массовом сознании на основе русской литературы конца 19 века.
Плохо управляемые партийный и советский аппараты были неспособны в конце 20-х годов выполнить поставленную задачу – создать крупное современное сельское хозяйство, а без этого была невозможна Индустриализация. В стране резко усилилось социальное напряжение и, хотя оно было далеко до критического порога, было неизвестно к чему приведут действия местных властей с их уровнем управленческой квалификации и повальной бесконтрольностью. Контролировать кадры на местах было фактически некому – минимально грамотных кадров катастрофически не хватало даже для самого простого руководства.
Двоюродные братья историков — физики — любую дискуссию начинают со слов «договоримся о терминах». Историки прекрасно обходятся без этого. А жаль. Иногда бы стоило. Вот, например, кто такой кулак? Ну, тут и думать нечего: это «справный», трудолюбивый хозяин, безжалостно разоренный и уничтоженный машиной сталинской коллективизации. Да, но за каким лешим машине коллективизации уничтожать «справного» хозяина, который ей не конкурент и не помеха? Хозяйствует он на своих десяти-двадцати десятинах обочь колхоза — и пусть себе хозяйствует, а хочет — идет в колхоз. Зачем его разорять?
От РП: Стоит западникам хоть чуть-чуть непредвзято начать изучать историю, как они приходят к интересным для них выводам. Для нас - ничего особо нового, но освежить знания полезно. О ненависти Запада к коммунизму и России.
От РП: Но мы-то знаем, что на самом деле был только Гулагъ и Голодоморъ, а крестьяне были беспаспортными бесправными рабами, до Октябрьского переворота как сыр в масле катались, были высококультурными, православными и богобоязненными. Сторонники красно-коричневых утверждают, что смертность была почище африканской, но ведь умирали просто экономически неэффективные. Преступление большевиков не имеет оправдания и срока давности - санатории для какого-то быдла в справедливо построенных на свои скромные сбережения в рукопожатных 